хватается за бок и падает на колени. Штрейх разворачивается к танку и стреляет в танкистов. Солнце бьет ему в глаза и он понимает, что попал, лишь когда один из русских вдруг резко приседает. Второй танкист наклоняется к нему, чтобы поддержать и не дать упасть с башни на землю. В это время полковник и один из уцелевших танкистов добегают до леса и скрываются в нем.
В лесу хрустят ветки от множества ног и из-за деревьев появляться бойцы с винтовками наперевес.
- Кто такие? - кричит танкистам сержант с малиновыми петлицами НКВД.
- А что, не видишь? - отвечает Озеров, - Мы монголо-татары. Если вы про немцев, то двое вон туда проскочили…
Но бойцы НКВД не преследуют немцев. Они останавливаются среди танков, кто-то закуривает, кто-то присаживается у обочины и начинает перематывать портянки.
Озеров добегает до крайнего танка. Там на земле лежит с пробитой головой боец Пряхин, девятнадцатилетний парень из пополнения, прибывшего в полк только три дня назад. Озеров даже имени его не успел запомнить.
- Вы старший? – спрашивает у Озерова молоденький стройный блондин со знаками различия лейтенанта НКВД. Форма его изрядно потерта и застирана, на левом боку гимнастерки проступило грязное пятно.
- Я старший, - Озеров не спеша поднимается и подходит, - Лейтенант Озеров, командир танкового батальона.
- Лейтенант Гавриков, - представляется энкэвэдешник, - Командир взвода, - он вынимает пачку трофейных немецких сигарет и предлагает Озерову, - А вы чего тут делаете? Нам не сообщали, что здесь могут быть наши танки.
- Получил новые машины. Вот, решил проверить своих пацанов. И тут же, понимаешь, боевое крещение. Убили моего бойца. А танков здесь, сколько хочешь. Километра полтора проехать.
- Так подожди, ты из 4-го мехкорпуса?
- Ну да..
- Ничего себе пропахали. Мы за этими немцами черт знает сколько километров гнались. Еле-еле добили.
- Так не добили, говорю же, двое ушли.
- И черт с ними! Со вчерашнего дня их гоним. Люди еле на ногах держаться. Черт с ними, с двумя. Мы десятка четыре положили в лесу.
Они, разговаривая, доходят до танка Озерова, он влезает на броню, делает приглашающий жест рукой. Энкэвэдешник легко взбирается на танк, снимает каску. Вытирает пот со лба.
- Тебя как звать-то, - спрашивает Гавриков.
- Андреем, а тебя?
- Меня Костей зовут. Ты откуда?
- Из Ленинграда.
- Здорово! А я из Смоленска. Я в этом году училище закончил. Нас досрочно выпустили, всех в пехоту отправили, а меня все таскали по разным частям, а потом сюда попал.
- А вы кто вообще. Если не секрет?
- Мы - 23-я мотострелковая дивизия НКВД. У нас своя война с немцами. Вы их гоните, почем зря, а они от вас, кто уцелел, по лесам прячутся. Вот мы и идем от самой границы и леса эти прочесываем. Над нами смеются, кто смелый, конечно, мол, крысы тыловые. А у меня из взвода 18 человек уже в этих лесах осталось. Если бы нам три дня назад пополнение не пригнали, мне бы некого было в лес вести. Я уже из нового пополнения трех человек в этом лесу оставил. Так что ты на нас, Андрей, свысока не смотри. Мы, вроде, в атаку не ходим, но как пули мимо уха свистят, каждый день слышим.
- Да я и не смотрю свысока. С чего ты взял?
- Да я так, - Гавриков хлопает по броне, на которой сидит, - Серьезная штука. И чистый, как новенький.
- А он и есть новенький. Ты бы видел ту машину, на которой я сюда дошел. Места живого нет, вся в царапинах, вмятинах. И ни одной пробоины. Не берут его снаряды. Иногда немцы как шарахнут прямо в лоб, потом до вечера в ушах звенит, а танк целый. У меня из экипажа никто не был даже ранен. Впрочем, я и не знаю, где сейчас мой экипаж.
- А чего так?
- Так меня ранили. Попал на дороге в засаду. Вот такие же, наверное, немцы как те, что вы гоняли, обстреляли машины. Ранили легко, но из госпиталя еле отпустили. Так что мой танк сейчас где-то под Варшавой, если не подбили. Зато я уже комбатом стал. А начинал от границы, как и ты - комвзвода был.
- Да-а, быстро у вас двигаются. У нас с этим не очень. У нас среди командиров потерь почти нет. Недавно только в роте одного моего товарища поляки подстрелили.
- А вы чего, и с поляками воюете? - удивляется Озеров.
- Так мы и не знали что это поляки. Наткнулись на них в лесу. Они стрелять начали. Мы, разумеется, тоже. Думали, немцы. Переводчик наш еще кричал им по-немецки, чтоб сдавались. А они, может, нас за немцев приняли. Тяжелый бой был. Мы их окружили, они потом засели в какой-то… ну типа, заимки в лесу и отстреливались как черти. Мы даже минометы подтащили, да разнесли их к чертовой матери. А уже потом только поняли, что это поляки были. Нам ведь бойцы тоже вопросы задавали, воюем ли мы с поляками? Так я им просто разъяснил. Наша задача -безопасность тылов. Если кто в лесу шастает, наше дело его задержать и передать куда следует, пусть разбираются. А если кто оказывает сопротивление, то огонь на поражение. А в лесу разобрать, кто поляк, а кто немец, удается уже только по трупам. Вот так вот, Андрей. Ну, давай еще по одной покурим, да буду я своих собирать, пора уже нам возвращаться.
Озеров угощает его папиросой.
- Сейчас-то вы куда?
- Домой возвращаемся. В расположение, в смысле. Куда-то сюда наши машины должны подойти. Одна у нас радость, что мы - мотострелки. У нас свой персональный транспорт. Да только от опушки до опушки, а потом все равно на своих двоих, - он спрыгивает на землю, надевает каску и машет Озерову рукой. - Бывай, Андрюха, может, когда свидимся еще.
Сквозь чащу, осторожно держа наизготовку винтовки и испуганно озираясь по сторонам, пробираются немецкие солдаты. Метрах в семидесяти-восьмидесяти впереди них, осторожно прячась среди стволов и кустарника, передвигается старшина Дятлов. Он внимательно разглядывает приближающихся немцев, при этом его губы бесшумно шевелятся, как будто он разговаривает сам с собой. Осмотревшись, он достает ручную гранату, привязывает к ней вынутую из кармана бечевку, снимает предохранитель, осторожно кладет гранату под дерево и прикрывает ее куском мха. Затем натягивает бечевку у самой земли, между